Сорт чайно-гибридной розы Антон Чехов имеет несколько названий. Среди них Лин Рено, Свит Парфюм де Прованс. В Украине они продаются под названием Антон Чехов с согласия авторов. Выведен сорт относительно недавно во Франции (2008 год).
Роза Антон Чехов отличается пышным цветением и красивым цветом лепестков. Они не выгорают на солнце.
Высота куста 90-140 см, ширина 70 см.
Цветы у Сви Парфюм крупные (11-13 см в диаметре), очень махровые, красивой пионовидной формы.
Аромат этих цветов не оставит никого равнодушным. Он парфюмированный с нотками цитруса, и удостоен за это оценки "четыре звезды". Это самая высокая оценка.
Сорт Антон Чехов ценится за высокую устойчивость к выгоранию и дождю. Устойчивость к морозам и болезням также высока.
Посадка розы Антон Чехов. Эту розу высаживают обычно солитерами. Очень красиво они смотрятся и в рядовой посадке.
Rosa "Anton Tchekhov"
| Подмосковное отделение |
|---|
см
на высоте 1 м.
см
Мультиштамб
см
см
лет
системы
По всем вопросам звоните на многоканальный номер +7(495)995-75-40
Роза "Антон Чехов"
Rosa "Anton Tchekhov"
Rosa "Line Renaud", Rosa "Foget-Me-No", Rosa "Sweet Parfum de Provence", Rosa "Inclus", Rosa Eilbflorenz", Rosa "Meiclusif"
Группа чайно-гибридных роз. Meilland, Франция, 2008 г. Куст высотой 0,8-1,5 м, диаметром до 0,8 м. Листья с серо-зеленым оттенком, здоровые. Цветки крупные, диаметром 11-13 см, насыщенно-розового цвета, по форме напоминают цветок пиона, состоят из 50-65 лепестков, на прямых побегах, как правило, одиночные. Цветение обильное. Аромат насыщенный, с нотками лимона и фруктов. Сорт имеет награду ADR. Сорт красив на штамбе. В России и на Украине этот сорт с согласия компании Meilland продают под названием "Антон Чехов".
Высокая устойчивость к мучнистой росе, черной пятнистости и дождю.
Автор: Дмитрий Воденников
Усадьбу в Мелихове Чехов купил по весьма прозаической причине – чтобы сэкономить.Жизнь в Москве с многочисленным семейством в съёмных комнатах обходилась в непосильную копеечку. В результате собственный дом его едва не разорил. Зато это место подарило ему неожиданное новое ощущение – словно он римский диктатор…
В апреле 1893 года в Мелихово Антону Павловичу привезли двух такс. Вместе с ними приехали 5 фунтов сала, 10 фунтов грудинки и 10 фунтов свечей. Таксы же были ещё маленькими, совсем щеночками. Бром – тёмненький кобелёк. И Хина – рыжеватая сучка. Антон Павлович их потом окрестил Бромом Исаевичем и Хиной Марковной.
Когда Чехов впервые увидел Мелихово, то написал в письме к Алексею Сергеевичу Киселёву: «Дом и хорош, и плох. Он просторнее московской квартиры, светел, тёпел, стоит на хорошем месте, имеет террасу в сад, итальянские окна и прочее, но плох он тем, что недостаточно высок, недостаточно молод, имеет снаружи весьма глупый и наивный вид, а внутри преизбыточествует клопами и тараканами, которых можно вывести только одним способом – пожаром; всё же остальное не берёт их».
Когда два щенка таксы увидели Мелихово, они обрадовались необычайно. Всё им было огромным. И никаких претензий к дому у них не было. Неудивительно. Пока они были в Москве, их неделю продержали в уборной. Да и по дороге они озябли. А тут такие просторы.
Чехов на крыльце мелиховской усадьбы
«Их покормили, и после этого они стали чувствовать себя совсем как дома. Ночью они выгребли из цветочных ящиков землю с посеянными семенами и разнесли из передней калоши по всем комнатам, а утром, когда я прогуливал их по саду, привели в ужас наших собак-дворян, которые отродясь ещё не видели таких уродов». Так написал Чехов в письме к Лейкину.
Между первой записью и второй – один год. Мелихово Чехов купил в 1892 году.
Примерно 230 гектаров земли с лесом и лугами, деревянный дом и всякого рода хозяйственные постройки стоили ему 13 тысяч рублей. Из них 5 тысяч надо было заплатить сразу, оставшиеся 8 – в рассрочку. 5 тысяч дал Суворин в долг, что-то ещё набралось по закладным, Чехов планировал вернуть все займы за счёт переизданий. «Жить в своём имении выйдет дешевле, чем снимать квартиру в Москве» – так думал Чехов. Жизнь показала, что это не так. Но до этого ли Чехову и его домочадцам было? Это был их дом – и он им ужасно нравился.
«Прибыв в Мелихово 4 марта 1892 года, его новый владелец Антон Павлович Чехов почувствовал себя римским диктатором Цинциннатом, который две тысячи с лишним лет назад удалился из Вечного города, чтобы возделывать землю». Так пишет автор книги «Жизнь Антона Чехова» Дональд Рейфилд.
Забавно, что сам этот дом и землю Чехов увидел только по совершению купчей, уже в конце февраля. Никак не прореживаемый лес и почти не возделанная земля лежали под снегом. Увидеть реальное положение дел можно стало только весной. Но какие-то сюрпризы ждали приехавших сразу.
«Продавец имения, художник Сорохтин, живший под одной крышей с женой и любовницей, оставил после себя в доме полчища клопов и тараканов». Всё надо было чистить, красить заново, покупать лошадей, нанимать прислугу. Уборка тоже предстояла большая. На всё это ушло недели три. Чехов сразу же сообщил своим корреспондентам: «Станция Лопасня Московско-Курской дороги. Это мой новый адрес… Намотайте его себе на ус».
Мало кто знал, что периодами Антон Павлович сам был в ужасе от содеянного. «Зачем я в это ввязался?»
Рабочий кабинет писателя
Чего не увидели две таксы, прибывшие сюда через год? Во-первых, они не увидели прежнего «барского дома». Вообще, он был выстроен одноэтажным деревянным зданием в форме буквы «Г». Был он с кухней, но её из-за тесноты пришлось перенести на двор. Самая хорошая комната с большими окнами ушла под кабинет хозяина, её даже оклеили к его приезду обоями. Коридор, ведущий из спален, был узкий, не протолкнуться. Самые просторные комнаты (кабинет и гостиная) при полном сборе семьи плюс прислуга оказались недостаточно вместительными. И ещё этот рояль в гостиной. Доставшийся от Сорохтина. Безнадёжно расстроенный. Сюрпризы, впрочем, поджидали не только в доме. «Когда на пруду растаял лёд, оказалось, что это выгребная яма, и мальки карпа, запущенные туда Антоном, подохли».
Трагикомическая «беда» не ходит одна. 29 марта, воскресным утром, соседнее поместье сгорело – одни головёшки. Печальный пейзаж открылся тем утром из окна спальни Чехова. Пришлось приказать расширить пруд и обзавестись ручным пожарным насосом.
Ещё две милые таксочки, появившиеся в имении только через год, не увидели, что в 1892 году к середине апреля все дороги стали непроезжими из-за весенней распутицы. А оставленную без присмотра чеховскую кобылу крестьяне подменили задохлым мерином похожей масти. Не сразу принял Чехова народ, такое бывает.
Но что им народ и что им распутица? Они гоняют по саду гусей и кур. Антон Павлович пишет издателю и редактору журнала «Осколки» Лейкину: «Таксы Бром и Хина здравствуют. Первый ловок и гибок, вежлив и чувствителен, вторая неуклюжа, толста, ленива и лукава. Первый любит птиц, вторая тычет нос в землю. Оба любят плакать от избытка чувств. Понимают, за что их наказывают. У Брома часто бывает рвота. Влюблён он в дворняжку. Хина же всё ещё невинная девушка. Драть их приходится почти каждый день: хватают больных за штаны, ссорятся, когда едят. И т.п. Спят у меня в комнате».
И как же выглядела комната Чехова, где спали две таксы?
Во-первых, она очень светлая. Белый узкий столик для умывания, на нём таз с цветочным рисунком на боку, белый кувшин. Удивляет, конечно, простота комнаты. Всё очень опрятно и лаконично. Смешно смотрится коврик над кроватью (но это уже сегодняшнее: теперь мы смеёмся над этими коврами на стене). Но лучше всех кровать – самая обыкновенная, односпальная, железная. Только изголовье и изножье отсылают к модерну. На кровати простое тканевое покрывало. Ковёр на полу. Шкаф, стул, письменный стол. В шкафу – рубашка, накрахмаленные воротнички и манжеты, галстук-бабочка Чехова. На столе – зелёная лампа. Там же серебряный поднос с пузырьками. Бессонница Чехова мучила часто (с этого и начинается его рассказ «Скучная история», с бессонницы), иногда ещё мешал уснуть кашель, и мы знаем, чем этот кашель был вызван. Тогда Чехов вставал, готовил порошки, микстуры, растирал фарфоровой ступкой необходимые лекарства.
И ещё сундук. Когда-то брат Михаил купил ему чемодан-сундук – когда Чехов собрался в поездку на Сахалин. Впрочем, в поездке сундук оказался неудобным, и писатель вернул его домой из Томска. Потом он много лет служил Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, чтобы было куда складывать театральный реквизит. Теперь вот притулился тут. Стоит рядом с печкой.
Но вот хозяин выходит из своей комнаты и идёт к домочадцам. За ним бегут его таксы. В покое они его не отставят, можно не сомневаться.
«Каждый вечер Хина подходила к Антону Павловичу, клала ему на колени передние лапки и жалостливо и преданно смотрела ему в глаза. Он изменял выражение лица и разбитым, старческим голосом говорил: «Хина Марковна. Страдалица. Вам ба лечь в больницу. Вам ба там ба полегчало ба-б». Целых полчаса он проводил с этой собакой в разговорах, от которых все домашние помирали со смеху. Затем наступала очередь Брома. Он также ставил передние лапки Антону Павловичу на коленку, и опять начиналась потеха».
Но вот такса перестаёт приставать к хозяину дома и выбегает из гостиной. В коридор.Он длинный и тёмный. Гости вспоминали, что тогда он освещался керосисиновыми лампами. Такса бежит дальше. В ту часть дома, которая называлась «родительской». Там комнаты отца, матери и столовая. Напротив комнаты матери находился «пудр клозет», а в конце коридора – дверь чёрного хода, именно оттуда бегут горничные, когда выполняют поручения, оттуда же выносит старушка Марьюшка, кухарка у Чеховых, дымящийся самовар. Таксе нравится эта беготня. Она пробегает мимо сундуков, покрытых домоткаными покрывалами, в сундуках сложены салфетки, скатерти, рубашки Антона Павловича, прочая хозяйская материя. Когда гостей в этом доме было слишком много, на сундуки настилаются матрасы и гости спят прямо в коридоре.
Такса бежит дальше. Но вот в эту комнату ей нельзя. Это комната отца, Павла Егорыча, вся завешена лекарственными травами и фотографиями. Дверь в эту комнату всегда была плотно прикрыта, из-за двери часто можно было услышать церковные песнопения, иногда раздавался стариковский кашель, иногда – звуки скрипки, пахло ладаном. Он не любил туда пускать, особенно посторонних.
Такса поворачивает обратно и возвращается в столовую.
Здесь высится буфет. Он резной, рядом с ним стоят кресла: вместо спинок – дуги из конской упряжи, вместо ручек – топоры, вонзённые в берёзовые поленья, на сиденьях – рукавицы. Ножки же заканчиваются копытцами. Перед отъездом в Ялту Чехов подарил этот буфет мелиховскому старосте. Потом он переходил по наследству. Дожил до наших дней. А в 1980-х годах вернулся в дом.
Двенадцать ударов в колокол – и гости заполняют уютную столовую с дешёвыми обоями «под дуб», с большим резным буфетом, чайным столиком с начищенным самоваром, рассаживаются за столом, споря, кто же сядет возле Антона Павловича…
Обеды и ужины отнюдь не поражали обилием деликатесов и дорогих вин, особую прелесть чеховскому столу придавало то, что многие блюда были «домашними», сделанными с любовью. Хлебосольство и радушие, с которым Чеховы принимали гостей, отмечали все, кто когда-либо приходил или приезжал в гости к Чеховым.
В центре комнаты стоит большой обеденный стол, покрытый белой скатертью. На столе – подлинный фаянсовый сервиз, принадлежавший чеховской семье. Этот сервиз сестра Мария Павловна купила в московском магазине «Мюр и Мерилиз».
Стол накрыт к обеду на пять персон. Это все, кто живёт в доме. Во главе стола – место матери, Евгении Яковлевны, около окна сидят Павел Егорович и Мария Павловна. Самое неудобное место за столом – около двери. Тут и сидит Чехов. Оно ему нужно, чтоб незаметно выйти, не побеспокоив никого, – принять посетителя.
Обедали в 12 часов (рано). Чтобы всех собрать к столу, звенел перед домом, водружённый на столб, небольшой колокол.
Ну и гостей было много. Гости радовались, когда при раздаче пирога доставался кому-то из них кусок «со счастьем». Но досталось и несчастье. В октябре 1898 года умирает Павел Егорович Чехов.
Теперь надо думать, что делать с усадьбой, когда умер отец. Через некоторое время было принято решение о продаже Мелихова и переезде семьи в Ялту, куда Антону Павловичу посоветовали переехать врачи.
22 марта 1897 года, ужиная с Сувориным в «Эрмитаже», Чехов вдруг прижал ко рту салфетку – из его горла потоком хлынула кровь. Дальше цитата: «В клинике профессора Остроумова обнаружат, что верхушки его лёгких, особенно левая, поражены туберкулёзом. Врачи будут рекомендовать ему оставить московский климат. Осенью 1898 года Чехов купит землю в Ялте под строительство нового дома, 17 декабря состоится премьера «Чайки» в МХТ, а в новом, 1899 году Мелихово будет выставлено на продажу. Новый владелец мелиховского имения Чеховых лесопромышленник Коншин первым делом вырубит вишнёвый сад, посаженный Антоном.
Таксы Бром и Хина останутся жить в Мелихове, в Ялту их то ли не возьмут, то ли не успеют взять. В начале лета 1899-го погибнет Бром Исаевич, он одичает, заболеет бешенством, и его будут вынуждены пристрелить. В августе в мучениях скончается Хина Марковна, дворовая собака вырвет в драке ей глаза. В 1902 году Ольга Книппер заведёт себе таксу, назвав её Шнап».
Кабинет в Ялте. За окном – сад, цветущий кусочек его рая
Ну а дальнейшую судьбу самого Чехова мы знаем. Когда Чехов умрёт в немецком городке Баденвайлер, обратно его привезут в вагоне для устриц. Вся прогрессивная общественность будет фраппирована. А везли-то его там, потому что холодильников тогда большого размера не было, а тело надо было сохранить.
Но пока строился тот, ялтинский дом, Антон Павлович занимался устройством сада: рыхлил землю, сажал деревья, цветы. Как и в Мелихове, он и в Ялте хотел создать цветущий маленький кусочек рая. Он начал большую переписку с разными садоводствами, и ему отовсюду присылали саженцы деревьев и семена цветов. Особенно много было в этом саду новых роз. Кажется, сто сортов (хотя это невозможно вообразить). Говорят, многие впервые были привиты в Крыму. В ялтинском доме до нашего времени сохранилась небольшая тетрадка, где рукою Чехова записано по-латыни и по-русски свыше двухсот различных названий посаженных им растений.
Горький вспоминал слова Чехова: «Если каждый человек на куске земли своей сделал бы всё, что он может, как прекрасна была бы земля наша!»
А Куприн писал, что Чехов «часто говорил, глядя на свой сад прищуренными глазами: «Послушайте, при мне же здесь посажено каждое дерево, и, конечно, мне это дорого, но и не это важно. Ведь здесь же до меня был пустырь и нелепые овраги, всё в камнях и в чертополохе. А я пришёл и сделал из этой дичи культурное, красивое место… Через триста – четыреста лет вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь будет тогда необыкновенно легка и удобна».
И мы все отдохнём. Да, мы помним. Мы все отдохнём.
фото: LEGION-MEDIA; М.ЧЕПРУНОВ/МИА "РОССИЯ СЕГОДНЯ"; VOSTOCK PHOTO; ВЛАДИМИР ВДОВИН; ЯКОВ БЕРЛИНЕР/МИА "РОССИЯ СЕГОДНЯ"